«Кровиночка моя, рыбка ты моя золотая, прости, прости…»
<ul><li>Свойство «Источник» имеет особое назначение, и его значение не может устанавливаться в семантической аннотации.</li> <!--br--><li>Свойство «Заголовок» имеет особое назначение, и его значение не может устанавливаться в семантической аннотации.</li></ul>
16.01.2015, Егорьевск
Алёне снился странный сон: она находилась на живописной лесной поляне в разгар лета, в жару, на берегу крохотного озерка, почему-то подёрнутого сверху тоненькой коркой льда. Сквозь него в прозрачной, как слеза, воде она видела чудную маленькую золотистую рыбку, которая играла и резвилась среди зелёных водорослей. Алёне ужасно захотелось поймать эту рыбку, и она, с хрустом разбивая тонкий ледок, стала подводить под неё сложенные ковшиком руки. После нескольких неудачных попыток ей повезло. Рыбка трепетала в её руках до необычности тёплая, беспомощно открывая ротик. Но не безмолвно, как нормальные рыбы, – она кричала, как младенец. Алёна в ужасе проснулась – крик не прекращался. Когда она окончательно оправилась ото сна, то, наконец, осознала, – это плакал её двухлетний Петька.
Она встала и, несколько раз больно ударившись об углы мебели, стоявшей в их небольшой комнатке, добралась до кроватки. Взяв малыша на руки, Алёна принялась успокаивать его – но всё тщетно. Петька горланил так, что спавшие в двух соседних комнатах свекровь со свёкром и золовка с мужем проснулись и недовольно заворчали. Проснулся и Вовка, и Алёна вдвоём с мужем кое-как угомонили своего сынулю.
Нутро Алёна чувствовала себя совершенно разбитой и с трудом поднялась. В школе, где работала она учителем русского языка и литературы, настроение не улучшилось – коллеги разговаривали то о зарплате, которую не видели уже более полугода, то о нашествии саранчи, то о грядущем конце света.
***
Душа маленькой девочки скиталась в бесконечных закоулках космоса очень давно – так давно, что уже устала. Ей было ужасно одиноко, страшно и неуютно одной в этом громадном пространстве. Ей очень хотелось наконец-то обрести покой, тепло и ласку.
И вдруг, пролетая над ничем неприметным селом, она заметила дом под берёзой. Подлетев к окну, она проникла в комнату и увидела там две кровати. На одной спал маленький мальчик, а на другой – молодые мужчина и женщина. Он был крепким, рослым, со смуглой кожей и тёмными вьющимися волосами, а она… Девочка была очарована женщиной – худенькая, хрупкая – именно такая, о какой она всё время мечтала. Полоска лунного света, идущая от окошка, серебрила её светлые локоны, разметавшиеся на подушке, и придавала ей неповторимое очарование. Душа девочки подлетела ближе к спящим и замерла, залюбовавшись. Она долго так смотрела, забыв о времени, но крик мальчишки на соседней кровати вывел её из оцепенения. И она поняла, что наконец нашла то, что так долго искала.
***
Двухмесячная изнуряющая жара сменилась затяжными дождями в самый разгар уборочной. И без того скудный урожай зерновых из-за непогоды мог вообще остаться на корню. И мужчины, вернувшись с работы, кляли на чём свет стоит дожди, а задно поминали недобрым словом правительство и президента, частенько «украшая» свою речь трёхэтажными оборотами.
Алёна мыла посуду и слушала, а попутно думала о том, что бы приготовить на ужин. В принципе, выбор был небогатым – на одну свекровьину пенсию да нечастые и небольшие приработки свёкра, её Вовки и Валькиного мужа, Серёги, разнообразием блюд похвастаться было нельзя. Поэтому процесс приготовления пищи для Алёны в последнее время стал настоящей пыткой. Особенно трудно было угодить золовке Валентине – та находилась на седьмом месяце беременности, и вкусовые пристрастия её менялись по нескольку раз на дню.
Вот и в этот раз, подойдя к столу и увидев дымящуюся сковородку, она скривила губы и протянула капризно:
– Фу, опять картошка! Сколько можно?! У меня уже от одного её вида изжога начинается!
Обычно Алёна молча сносила подобные сентенции, но сегодня не выдержала:
– Извините, пожалуйста, ваше величество! Я понимаю, в вашем положении нужно что-нибудь более питательное! Но если не нравится, готовь сама, поскольку другого я ничего предложить не могу. Тем более, что времени у тебя достаточно – ты же постоянно дома сидишь!
В защиту дочери вступилась свекровь:
– Ишь ты, как запела! Небось, забыла, как сама беременная была! Вальке ни согнуться, ни разогнуться – вишь, пузо мешает! Ишшо не хватало, чтоб она за тебя ужин готовила! А ты будешь с книжками да тетрадками на диване прохлаждаться?! Ученица-учительница! Сколько денег на учёбу твою угробили – а из чьего кармана-то?!
Дальше Алёна слушать не стала и выбежала на улицу. Она шла, не думая, куда – лишь бы подальше. Обида комком подкатила к горлу, слёзы были готовы брызнуть из глаз – только дай волю. Но она старалась держаться.
Нет, обидно было не столько за слова, сказанные свекровью, сколько за те, не сказанные мужем, в её защиту.
А ещё было обидно, что не платят им зарплату, и за то, что вынуждены они жить в тесной свекровьиной квартире и терпеть постоянные упрёки, и ещё за многое «то», чего и не перескажешь. И так Алёне стало жалко себя, что села она на первую подвернувшуюся лавочку и заплакала…
***
– Тук-тук-тук-тук-тук…
– Тук, тук, тук…
Девочка свернулась клубочком и с упоением слушала, как робко, но явственно стучит её сердечко, а где-то выше – размеренно и гулко, как набат, – сердце её мамы. Её сердечко начало биться сегодня утром, и она теперь безмерно радовалась этому событию. Она хитро улыбалась, от сознания того, что о её существовании пока никто не знает, кроме её самой.
Но это пока. Пойдёт каких-нибудь несколько недель, и мама, её мама, начнёт догадываться, что она, её дочка, уже живёт там, внутри. Ох, до чего же обрадуется она! Конечно, обрадуется и тут же скажет папе. И как же они будут веселиться втроём – девочка, мама и папа!
А они же не знают, что она – это она, родители станут теряться в догадках – кто же у них родится – мальчик или девочка, начнут придумывать имена…
А вот она уже всё-всё знала. И даже имя себе выбрала – Анечка. Уж она придумает, как внушить им, чтоб её именно так назвали. Ведь у неё самая лучшая мама на свете и она, конечно же, сделает так, как хочет дочка.
… И до чего же хорошо здесь – тепло, уютно и, главное – с мамой! А где-то рядом папа и братик. Единственный недостаток – нельзя видеть, что они делают, можно только чувствовать. Но это ничего! Пройдёт положенный срок, и вот тогда уже она сможет вволю на всё насмотреться.
***
Алёна с возрастающей день ото дня тревогой прислушивалась к своему организму, хотя пока никаких подозрительных признаков не обнаруживала. Кроме одного, самого существенного. Но надеялась, что всё-таки «пронесёт». Ведь бывают же разные «случаи»… Но в жизни её всего один только раз был такой «случай». После него родился Петька.
Но сейчас ещё один ребёнок никак не входил в Алёнины планы, и она всячески молила Бога не допустить. Без жилья, без денег, без образования (Алёна заочно училась на третьем курсе филфака), с постоянными скандалами в доме – да свекровь вне себя будет, если узнает. Чего доброго, ещё и выгонит. А там Валька скоро родит! Не дай, Господи!
Нет, конечно, ребёнка второго она хотела. Девочку. Очень. Даже представляла себе её мысленно – маленькую, кареглазую, с длинными золотистыми локонами, которые она бы каждое утро любовно заплетала в косички, завязывала бы огромные банты, наряжала бы свою куколку в красивые платья… Но сейчас этому осуществиться было нельзя. У них даже коляску поставить некуда – тесная комната забита мебелью до отказа, да и во всей квартире яблоку негде упасть. Не сейчас, только не сейчас!
Но всё же, как будто по какому-то наитию свыше, она частенько доставала из дальнего чемодана крошечные Петькины ползунки, распашонки, чепчики и подолгу, украдкой от свекрови, перебирала их, поглаживала, касалась мягкой бирюзовой байкой своей щеки.
Именно в те дни ей часто попадались статьи в журналах о младенцах и беременности, а однажды, проходя мимо книжного лотка на рынке, чуть не купила книжку «В ожидании ребёнка», на обложке которой счастливо улыбалась глубоко беременная женщина со своим избранником. Но, представив лицо свекрови и прокрутив в мозгу все эпитеты, какими та могла «наградить» Алёну, вовремя одумалась.
Зато она разыскала дневник, который она вела до и после рождения Петьки, где записывала сначала все свои ощущения и переживания, а потом знаменательные события в жизни сына – первую осмысленную улыбку, появление первого зуба, первое слово…
Читая, она заново переживала всё это, а заодно примерялась к теперешнему своему состоянию, вспоминая, как радовалась зарождению новой жизни в ней и … завидовала. До слёз.
Но ведь ничего же ещё не известно, а она уже нюни распустила…
Но шли дни, и Алёна всё больше убеждалась в своих подозрениях. И в конце концов решила идти к врачу, но почему-то в самый последний момент визит этот откладывала.
А жизнь становилась всё страшнее. В Дагестане шла война, и каждый вечер по телевизору вещали о новых терактах. Чёрные нехристи взрывали по ночам в России дома с мирно спящими жителями, и, глядя на детские башмачки и соски среди жутких развалин и крошечные трупики детей, Алёна вся содрогалась, а потому телевизор смотреть вообще перестала.
А тут как-то вечером к ним в дом явилась Веерка Самойлова из сельсовета и объявила, что пришла агитировать Вовку и Серёгу воевать в Дагестане по контракту. Золовка как услышала – сразу заголосила словно по покойнику: «Ой, Серёженька-а! На кого ж ты меня покидае-эшь?! И кто же будет кормить малых твоих детуше-эк?!» Стоило больших трудов успокоить её и втолковать, что никто против их воли воевать пока не заставляет.
Для Алёны это стало последней каплей. А если?.. Как же тогда она одна – да с двумя?!
***
Анечка росла с каждым днём. Теперь она совсем уже оформилась в крошечного человечка, и всё у неё было как и положено – головка, ручки, ножки… Она могла часами любоваться собой – ох, до чего же хороша! Её, конечно же, все полюбят, как только увидят. Такую дочку не любить – преступление.
***
Хмурым холодным утром Алёна с дрожью в руках и ногах и срывающимся от волнения голосом появилась в кабинете, уже почти уверенная в том, что скажет ей врач.
– Шесть недель, – словно читая её мысли, отозвалась после быстрого осмотра молодая докторша. – Рожать будем, или как?
Алёна так боялась этих слов, что когда услышала, то будто сразу поглупела и спросила:
– Или как? Это как?
– Странная Вы какая-то. Рожать будете или аборт делать? – раздражённо пояснила та.
Алёна внутренне сжалась от этих слов. И, хотя она уже заранее обдумывала подобный вопрос и всё решила, теперь произнести вслух слово «аборт» у неё язык не поворачивался. В этот момент перед глазами стоял её маленький карапуз Петька и воображение рисовало картину, как она собственными руками душит его. Она вся передёрнулась от этого видения, но всё же через силу прошептала:
– Не знаю. Скорее всего, второе…
Врачиха, не расслышав, переспросила недовольно:
– Чего Вы там шепчете, женщина?! Громче не можете, что ли?
Она повторила громче.
– В таком случае, зайдите к акушерке – она выпишет направления на анализы. Соберёте – сразу ко мне, я назначу день.
… Вечером свекровь пару раз с сомнением поглядывала на сноху, но ничего не говорила. А та лежала на кровати в своей комнате вот уже несколько часов, не раздеваясь, без движения, тупо глядя в потолок, и всё это время обдумывала, как сказать обо всём Вовке, втайне надеясь, что он запретит.
Но Вовка не запретил. Он сказал, что она может делать так, как захочет. А как бы вскользь напомнил, в чьей квартире они живут и на какие средства.
И Алёну вдруг прорвало. Весь ужас прожитого дня, жалость к малютке, который только-только начал жить и которого она собиралась убить, сознание того, что она задумала, страшное, непростительное действо, жутким грузом сразу навалилось на неё, и она заплакала навзрыд, отвернувшись к стене. Вовка её не успокаивал. И от того, что осталась одна со всем этим, Алёна плакала всё сильнее и сильнее, вдавливая лицо в подушку, чтобы в соседней комнате не было слышно…
***
Анечке было неспокойно. Что случилось? Почему это её мамочка плачет? Кто её обидел? Ей так хотелось утешить, пожалеть маму, что она непроизвольно протянула крохотную ручку с еле различимыми пальчиками, ласково дотронулась до окружающей её оболочки и нежно провела по ней, как будто поглаживая, успокаивая. Как жаль, что мама не чувствует этого! Ей плохо, а она, Анечка, ничем ей помочь не может – до чего же несправедливо! И она беспокойно задвигалась в своём тёплом, но сейчас таком тесном домике.
Побыстрей бы пролетели эти злополучные месяцы! Вот тогда она никому не даст мамочку в обиду…
***
Странное дело – новая беременность совсем не была похожа на первую. Алёну совершенно не тошнило, наоборот – в ней проснулся волчий аппетит. Она ела постоянно, даже ночью просыпалась от голода, и сил не было дотерпеть до утра. Крадучись пробиралась она на кухню, не включая света, отрезала ломоть хлеба и так же тайком убиралась восвояси, где в считанные минуты уничтожала добытое.
Иногда, позабыв на время о том, что собиралась сделать, она умилялась происходившему внутри неё чуду и с нежностью гладила собственный живот, представляя находившегося там малютку.
Но потом, опомнившись, она ещё крепче прижимала руку, как бы защищая, шептала: «Прости меня, деточка!» Хотя сильно сомневалась в исполнении своей просьбы.
А время шло. Близился роковой день, и Алёна с ужасом думала о нём. Она сделалась нервной и плакала по поводу и без повода. А ещё часто ловила себя на том, что с завистью смотрела на разросшийся Валькин живот – прибавление ожидалось со дня на день.
***
Всю неделю Анечка жила в какой-то непонятной тревоге. Что-то происходило с её мамой. И это было как-то связано с ней. Но как? Ей казалось, что кто-то хочет разлучить их, отобрать Анечку.
Нет, ну и глупая же она! Как она могла такое подумать?! Ведь мама же любит её и никому ни за что не отдаст. Так что Анечке можно успокоиться и не волноваться – мама защити её от кого бы то ни было. Обязательно.
***
Последняя ночь выдалась беспокойной. Алёнка не могла заснуть – ожидание грядущего дня висело над ней. И на какой бы бок она ни поворачивалась, сон не шёл. Она старалась не думать о предстоящей операции, потому что при одной мысли у неё внутри как-будто всё обрывалось.
Уже за полночь в комнате Валентины послышались шаги и приглушённый разговор. Звуки эти то прекращались на какое-то время, то снова возобновлялись и мешали спать.
Под утро всё вроде бы стихло, и Алёна задремала. Ей снова привиделся всё тот же странный сон, вернее, его продолжение.
Снилось ей, что пойманная рыбка с её руки прыгнула на колени и превратилась в девочку – маленькую, лет трёх, с чудными длинными волосами цвета мёда, в голубом платьице с оборками. Она доверчиво прижалась к Алёниной груди, заглянула в глаза, обвила её шею пухлыми ручонками и с мольбой произнесла: «мамочка, не отдавай меня никому!» Алёна хотела покрепче её обнять, но та выскользнула и растаяла в воздухе.
Она проснулась в холодном поту. За окном брезжил рассвет. А в комнате золовки опять раздавались шаги.
Она встала, механически собрала вещи. До назначенного часа оставалось ещё много времени. Что делать, куда себя определить, она не знала. Мысли путались, перед глазами стояла девочка с золотыми волосами, а в уши как будто кто-то нашёптывал: «Не отдавай, не отдавай, не отдавай…»
А может, не ходить никуда и – будь что будет? Ведь это же их с Вовкой ребёнок, их плоть и кровь.
Но тут же девочку сменяла растрёпанная старуха, и, потрясая перед самым Алёниным лицом корявым пальцем, истошно вопила: «Нахлебники! Сколько можно вас кормить?! Все соки из меня повыпили, аспиды!»
Нет, нельзя, никак нельзя!
…Алёна сидела в приёмном покое в ожидании доктора. Уже давным-давно прошел назначенный час. Нервы её были на пределе, минуты тянулись, как года, неизвестность и постыдность предстоящей операции доводили её чуть ли не до помешательства.
Рядом с ней, на кушетке, сидели ещё две женщины. Одна из них, видимо, частенько выпивала – было в ней что-то такое, уловимо-неуловимое, что выдавало её с головой.
Вторая была ещё совсем девочкой. Худенькая, бледная, с хвостиком, закрученным голубой резинкой, она, как затравленный, загнанный в угол зверёк, озиралась вокруг, намертво вцепившись тоненькими пальчиками в белый узелок. Она вздрагивала от каждого громкого звука и с недоверием посматривала на более старшую товарку.
Заметив это, а так же окинув быстрым взглядом Алёну, та спросила хриплым, надтреснутым голосом: «Чё, залетела? Не боись, прорвёмся. Я вот уже по десятому разу – и ничё, живая. Тут такой мужик – он щас всё обстряпает».
Девушка от этих слов побледнела ещё больше, втянула голову в плечи и заткнула уши пальцами. Увидев это, женщина хохотнула коротко, но больше не разговаривала.
Около двух часов дня, вместо назначенных девяти утра, появился молодой мужчина огромного роста с большими руками, которые сплошь покрывала чёрная растительность. Медсёстры сказали, что это и есть тот, кого они ждали.
Вскоре Алёну пригласили. Она шла, не чуя под собой ног, глаза застилала какая-то белая пелена, и она видела только чёрные огромные руки доктора. Её уложили, врач надел большой резиновый передник, похожий на те, которые носят мясники на рынке, что-то сказал акушерке. Та принесла капельницу.
Пока она суетилась возле Алёны, подключая систему, внутри неё происходила упорная борьба. Один голос твердил: «Не отдавай, ещё не поздно», второй возражал: «Нельзя, нельзя, нельзя».
… Иголка больно вонзилась в вену, и Алёна инстинктивно вцепилась в плечо акушерки – она почти физически ощущала настоятельную потребность в чьей-то поддержке. Акушерка не сопротивлялась и не отстранялась – видимо, Алёна была не первая.
Голос врача отсчитывал: «Один, два, три…», сознание её затуманилось, слеза скатилась на бледную Алёнину щёку, и, уже совсем засыпая, она прошептала: «Кровиночка моя, рыбка ты моя золотая, прости, прости…»
***
Анечка спала, свернувшись клубочком. И вдруг – сильный толчок. Она открыла глазёнки, и, ничего не понимая, огляделась по сторонам. Ещё толчок! Она приникла к прозрачной оболочке, окружавшей её, стараясь что-нибудь увидеть.
Что-то шарило вокруг, неумолимо приближаясь к её уютному домику. Анечка в страхе отпрянула и замерла в надежде, что это страшное, не найдя её, удалится восвояси. Но оно не исчезало, а подбиралось всё ближе и ближе. И вот, прорвав оболочку, ворвалось внутрь. Она хотела убежать, но бежать уже было некуда. И она с ужасом смотрела, как оно медленно подбиралось к ней.
В панике Анечка, потеряв последнюю надежду на спасение, закричала; «Мама! Спаси меня, мама!»
Что-то больно царапнуло плечо. И тут она всё поняла – мама ОТДАЛА её. И всё же в самый последний момент её криком было: «Ма-ма-а-а-!»
***
Алёна ощущала ужасную пустоту и усталость. Единственным её желанием было поскорее добраться домой и укрыться от людских глаз. Ей почему-то казалось, что те, кто встречался на пути, всё знали.
Она, как во сне, подошла к дому и только-только собиралась войти, как дверь с треском распахнулась, и, не успела она опомниться, как уже была подхвачена на руки Сергеем. Идиотски улыбаясь, он кружил ошарашенную, ничего не соображающую Алёну и горланил одно и то же:
– Алёнка, у меня дочь родилась, тришессот! Тришессот! Тришессот! Тришессот!..
Выпустив пар, а заодно и опустив Алёну на землю, он уже более спокойно сказал:
– Ленка! Ты первая встреченная мною сегодня женщина, а я обещал себе: как будут звать её, так и назову дочку. Значит, её будут звать Елена! Елена Сергевна!
И, встав в гордую позу, торжественно заключил:
– Елена Сергевна!
На бледном Алёнином лице появилось подобие улыбки, и она сказала тихо, грустно, глядя куда-то мимо Серёжки:
– Нет, не надо. Назови её лучше Анной… Анечкой…
Галина СТЕПАНЦОВА.
