«Это было что-то страшное…»
<ul><li>Свойство «Источник» имеет особое назначение, и его значение не может устанавливаться в семантической аннотации.</li> <!--br--><li>Свойство «Заголовок» имеет особое назначение, и его значение не может устанавливаться в семантической аннотации.</li></ul>
08.05.2015, Серпухов
В редакцию поступает много звонков. Вот и Лидия Якунина позвонила — сообщила, что здорово было бы, если бы мы написали про её отца-ветерана. Александр Фёдорович Червяков родился в Серпуховском районе, в деревне Лукьяново. В наших местах прошло всё его детство, отрочество. Отсюда же он ушёл на войну… За 92 года Александр Фёдорович попробовал себя и в роли военного, и в роли искусствоведа, и, хотя жил в Москве, оказал немалое влияние на развитие культуры в Серпухове. Начало войны. — В 1941 я закончил 10-й класс. 20 июня в школе состоялся выпускной, а 22 началась война, — вспоминает ветеран. — Я успел подать заявление в МИФЛИ на философско-исторический факультет — аттестат с отличием был, мог без экзаменов поступить. Но через месяц пришло предписание отправляться в военно-инженерное училище. Обучение шло около 10 месяцев вместо положенных двух лет. Александра Фёдоровича готовили в сапёрные войска, тренировали минировать, разминировать, строить переправы и мосты… Потом направили на курсы по новейшему военно-инженерному вооружению и особой технике. Там со страшными вещами пришлось столкнуться. Например, ходили в спецкостютюмах по проводам, на которых до этого, эксперимента ради, изжарилась кошка, или испытывали необычное подводное снаряжение. На войне После окончания обучения все ребята получили назначения на фронт. — Меня направили в распоряжение штаба Закавказского военного округа, в Тбилиси. Поскольку территория была занята немцами, ехали окружным путём и до места службы добирались 26 дней. Везде беженцы, холера… Из Тбилиси меня направили в Буйнакск, где формировались пехотные и сапёрные войска… Червякова назначили офицером связи между его частью и штабом. А дальше началось… — Я ночью приезжаю в Буйнакск с донесением. А части нет! И никто ничего не знает. Единственная надежда — на коменданта железной дороги. Но его ждать до утра… Хорошо, в городе был круглосуточный детский сад, попросился переночевать. Наутро Александр Фёдорович узнал, что его часть направлена в Астрахань, а оттуда — в Сталинград. Пришлось догонять… — Это был ноябрь 1942 года. Холодно. Железная дорога новая, одноколейная, станций вдоль неё толком не было ещё, — вспоминает Червяков. — Догнал часть в Астрахани. Дальше уже вместе отправились под Сталинград, стали участниками боёв. Мою часть потом наградили. Но дело в том, что меня к тому времени, как и ряд других офицеров, направили в другие места. И для награждения надо было отпрашиваться, ехать за справкой, готовить документы… Некоторые так сделали и получили медаль. Я не поехал. А когда поднял этот вопрос после войны, мне сказали, что… часть не участвовала в сражениях под Сталинградом. Переправа Следующим пунктом назначения для ветерана стала Карелия — он, в качестве командира взвода, был направлен на форсирование реки Свирь. — Нам прислали американскую переправочную систему. Мы дважды её собирали и разбирали на земле, поскольку по-английски особо не читали и боялись, что можем в чём-то запутаться. Ориентировались по рисункам… А ведь обстрел идёт, люди гибнут! Это было что-то страшное, тем более что через реку тяжёлая техника шла: танки, пушки… В итоге основные части всё-таки перебрались через реку. Голод — Наш командир, капитан Камаев, находился в Карелии с начала войны. Он рассказывал, что снабжения почти никакого не было. Солдаты, для поддержания сил, пили отвар из еловых игл. Камаев заставлял их двигаться, делать упражнения, чтобы совсем не ослабли. Когда я командовал разведотрядом, у нас тоже было плохо с питанием. Не было соли, а из продуктов — только пшено. Его пускали и на суп, и на кашу… Но мои ребята были отчаянные и иногда как-то умудрялись добывать еду. Всем, конечно, очень помог ленд-лиз (прим. — госпрограмма, по которой США передавали своим союзникам боеприпасы, технику, продовольствие и стратегическое сырьё) — нам привозили тушёнку, консервы, курево. Быт Во время рассказала Александра Фёдоровича мне всё время вспоминался роман Виктора Астафьева «Прокляты и убиты». Но то — художественное произведение, а тут — информация от реального участника боёв… — Когда мы были в Карелии, то жили в землянке. Чтобы как-то освещать помещение, обматывали стены бикфордовым шнуром — его с одного конца зажжёшь, пока горит, вроде и светло. Солдаты вообще жили как первобытные люди: делался помост, накрывался сверху сеном, в котором проделывали дырки, и под ним спали. Когда у нас наступило перемирие с Финляндией, мы перешли жить в их землянки — они были гораздо удобнее, — среди прочего вспомнил ветеран. Дорога Военным приходилось пешком преодолевать сотни километров, несмотря на погоду. Так, до Ростова часть Александра Фёдоровича добиралась степями в очень сильный мороз. И при этом надо было не просто передвигаться, но и работать. — Было поле заминированное. Я прошёл, сержант за мной прошёл, а третий солдат взорвался… Мины деревянные, разбухли. Мы их сдавили — и вот что получилось… Так и работали. Самое же страшное было — немецкие мины-прыгуны, их ещё «лягушками» называли. Когда на такую наступишь, её за счёт бензиновых паров выбрасывает на уровень груди человека, и только здесь она взрывается. Кстати, с минами связан любопытный момент. Если в руки к русским сапёрам попадала немецкая карта минных полей — их можно было легко обезвредить. Если же происходила обратная ситуация — противник оказывался в тупике. Русские сапёры часто устанавливали мины без конкретной системы, и данные на карте могли в корне отличаться от реального положения дел.
Европа После Ростова Александр Фёдорович отправился на запад. Украина, Румыния, Венгрия, Чехословакия, Австрия… Ему хорошо запомнилась красивая западноевропейская архитектура, аккуратные каменные дома. Но и тут не всё было гладко… — Началось массовое дезертирство. Да и вообще много разного происходило. Было и такое: надо ехать на задание, а солдаты далеки от трезвости. Был у нас один. Кричит, рвёт рубаху на себе: «Я воюю, кто мне тут указывать будет?!». Одурел. Что мне делать? И я единственный раз в жизни рукоприкладство применил… Случаев разных в Европе произошло с нашим ветераном много — притом как связанных с военными действиями (например, форсирование реки в Венгрии, участие в штурме Вены), так и мирных (посещение средневекового замка). — Там во дворе ходили павлины. А когда мы после задания возвратились, оказалось, что солдаты павлинов уже съели, — усмехается он. День Победы Великий праздник Александр Фёдорович встретил в небольшом городке в Австрии. За несколько дней до этого они с отрядом собирали с полей трупы, чтобы к 1 мая сделать братскую могилу в центре маленького населённого пункта в соседней Венгрии. После войны, в 70-е годы, он ездил в на берега Дуная. Могила там так и осталась — ухоженная, красивая, памятник стоит. Александр Фёдорович отлично помнит то ощущение праздника, которое на всех нахлынуло, когда объявили о подписании мирного договора и капитуляции Германии. К слову, за несколько дней до окончания войны Червякова контузило — бомба взорвалась в 10 метрах. Последствия травмы сказываются до сих пор — после каждой болезни Александру Фёдоровичу приходится очень долго восстанавливаться. После войны В 1946 году часть Червякова располагалась в Костроме. После демобилизации он сразу же отправился в Москву, в МГУ (именно сюда были перенесены все документы из МИФЛИ, куда он поступал до войны; сам институт расформировали). Его личное дело нашлось, в университет приняли без экзаменов. Александр Фёдорович поступил на истфак и после окончания учёбы, в 1951 году, был принят на работу в министерство культуры. Так и остался жить в Москве — в Серпухов в основном приезжал только в гости. Серпуховский музей В министерстве Александр Фёдорович несколько лет был инспектором отдела по Уральскому и Новосибирскому районам, много раз посещал музеи Сибири, делал заключения об их работе. В качестве инспектора приезжал и в родной город — проверял экспозицию в Серпуховском, на тот момент краеведческом, музее. — Хорошие вещи хранятся в музее — а он рассказывал о сельском хозяйстве, — посетовал историк. — Какие-то снопы, насекомые, черви… А ценнейшие вещи пропадали — например, на старинном столе из карельской берёзы стояли утюги и кастрюли. И мы постановили Серпуховской музей преобразовать. Там же фонды такие! Картины, прикладное искусство… Дело происходило в 1956-57 годах. Изменения пошли на пользу — сегодня СИХМ является самым крупным в Московской области. Кстати, первым директором музея был Александр Бузовкин (в честь этого человека названа серпуховская художественная школа). У него долгое время был роман с мамой Александра Фёдоровича Надеждой Булыгиной — поговаривали даже, что, возможно, именно он — отец нашего героя… К слову, Бузовкин написал портрет 19-летней Нади — картина до сих пор висит в квартире Червякова. Веера После министерства культуры Александр Фёдорович работал в музее-усадьбе Останкино. Замдиректора по науке, главный хранитель, на пенсии — хранитель фонда вееров, фарфора и стекла, он прошёл весь цикл должностей. Кстати, с веерами у бывшего военного связаны совершенно особенные моменты жизни. Он всегда интересовался их историей, разновидностями, имеет большую личную коллекцию ушедших в прошлое аксессуаров. Даже написал книгу о веерах в России. Правда, с изданием были проблемы — в конце 90-х, искусство плохо продавалось. В итоге издатель нашёлся во Франции. Книга вышла на французском, немецком и английском языках. Издание сейчас продаётся в Лувре… Александру Фёдоровичу издатель не прислал даже авторского экземпляра. Что уж тут говорить о деньгах?.. В итоге экземпляр собственной книги Червяков получил спустя несколько лет — привёз друг из Парижа. Сейчас готовится новая книга — уже в России. Но процесс также очень тормозится. Уже выпущен сигнальный экземпляр, но предстоит внести ещё много правок — этим Александр Фёдорович сейчас и занимается. Кстати, коллекцию вееров Останкинского музея он привозил в Серпухов — выставка прошла несколько лет назад в Музейно-выставочном центре. О Серпухове Впрочем, в наш город ветеран приезжает не только ради искусства. В Лукьянове у него остался дом. Так что и район, и Серпухов для легендарного сапёра были и остаются родными местами. Правда, Александр Фёдорович отмечает, что город изменился — по его мнению, в худшую сторону. — Он потерял свою провинциальность. Асфальт, похожие друг на друга, как близнецы, бетонные высотки… Хотя кое-что ещё осталось. Есть города, которые настолько изменились, что их и вовсе не узнаешь. Но душевности в них уже нет…
Оригинал
